Погреб. Мистическая быль - Игорь Олен

Хватит. Баста… Двигаясь сквозь бурьян к избе под пылающим солнцем, Дима постигнул, что рост тревоги в нём генерируют беды, дескать, от местных. Зло от людей, вот истина. Но не всякий хам – уголовник. Может быть, что беда придёт не от местных. Мало ли урок? Либо вообще беда не придёт…

Стоп. К чёрту! Хватит накручивать! Это нервы в нём. От жары. Через два дня уедут, натусовавшись, и называть будут Ведьмин Кут «чудом». Здесь, как знать, он прожжёт лёд Лены – и что-то будет. Будет любовь… Страсть вспыхнула; он пошёл, забыв страхи.

Возле калитки Хо валил травы: в куртке и в шортах, пёр к плетню грабли, всё кладя плоскостью; уминал двор. Делалось радостней и просторней. Местность утратила вид запущенной; опасения отошли за плетень в бурьян… Вряд ли Дима и Макс с Власом травы умяли б. Здесь дай восточное трудолюбие… Хо упорен, целен, настойчив; свёл дружбу с Максом, папа которого совладелец судов в порту, где Хо жил. Кроме этого, Хо прибился к их группе, пусть в роли свиты. Хо может быстро, споро, без лишних фраз, то, что трудно иным. Нашёл себе нишу нужного спутника. Хо рукаст, терпелив и смышлён в той степени, что, оставь его в дикости, – через месяц там будет скошено и отлажено, взойдут пальмы, киви и дыни.

– Здóрово, – оценил Макс, вздёрнувши короб с купленным, чтоб не выронить. – Хорошо умял.

– Участь бедных! – прохохотал Хо в блёстках от пота, выставив солнцу тёмные линзы. – Доблый насяльника, ты камандуй нам!

– Лена где?

– Ищет топливо с Власом, больше не знаю.

Шмякнувши короб, подле какого Дима приткнул косу, у крыльца, Макс зевнул нарочито. – Место хорошее… Оторвёмся от сердца, Хо, буханём… Ищут топливо, говоришь?

– Ты в дом зайди, там ход в хлев, а из хлева дверь в сад… Тащи дрова, скоро кончу, буду костёр палить. Буханём мы, насяльника! – и Хо граблями стал толкать к плетню лопухи и всю прочую рудеральщину.

Дима с Максом прошли избу, после яркого света мало что видя, и, через хлев, во вторую дверь, вышли в задники, к груде хвороста, от которого вилась тропка. Сад был торчащие в травах остовы яблонь с редкою порослью слив да вишен. Стоя на ветке в ситцевых шортах, в красной футболке и против солнца, Лена рвала вишни в чашку. Рядом был Влас в траве. Она спрыгнула. Он поймал её. Сразу вырвавшись, она крикнула подходившему Максу:

– Вишни, глянь!

И пошла к ним по тропке… Грудь колыхалась, губы испачканы были вишней, взоры светились, кожа сверкала.

Дима сглотнул.

– Как, съездили?

Макс смолчал. Он спросил подымавшего хворост Власа: – Нравилось мять её?

– В целом, нравилось… – И, вдруг выпрямясь, Влас пронёс мимо челюсть в тёмной щетине. Веяло пóтом, острым, звериным. Вскоре Влас, как горилла, скрылся под притолкой.

Дима чувствовал, что он лишний. В мыслях была грудь Лены. Можно понять, что с Максом: Макс её хочет… Дима оставил их и ушёл к крыльцу, на ступенях какого Влас курил «Беломор». Папиросы Союза всё ещё делали где-то в Сибири.

Что это курево означало для Власа, кроме причастности к славе прошлого? Но, когда Влас курил, Диме мнилось, что его ноги, видные из-под бриджей (в общем-то, не военных, а молодёжных, чуть подлиннее шорт), требовали сапог из кирзы. Дима представил Власа чекистом, что стоит курит перед «врагами». Также представил, как в его тело Влас бьёт кирзухами…

В зное Хо гнул бодяк – бил в страшные, в крючьях листья. Сев на крыльцо в тень крыши, Дима, подняв косу, начал щёлкать по лезвию, неотбитому, ржавому, кривоватому.

– Скосишь? – Влас пустил дым из носа. – Это не просто. Это не тостер.

– Я не умею.

– Кто тогда, Дэвид Бекхэм1? – хмыкнул Влас.

Хо, хихикнув: – Наш голубок скосит! Где он? – бросил вдруг грабли и к ним приблизился.

– Где? Воркуют… – Дима махнул от ревности.

Двери хлопнули за спиной.

Он понял: Лена в избе… возьмёт сейчас през и – сделает, что невмочь терпеть… Проститутка!!.. Макс придёт гордый, с пошлыми анекдотами и желаньем развлечься: выпить, блин, в мяч сыграть, покосить, побазарить… Макс живёт полной, так сказать, жизнью: спорт, водка, тёлки. А они – в ж@пе. Влас вот прикинулся, что ничто, кроме как покурить, не хочет, пусть и держал Лену в этом саду и, как знать, изнасиловал б её на фиг, дай ему волю. Хо притворяется, что доволен укладкой трав, что «бухнуть» – это главное. Но в мозгах у них Лена, что их вдруг любит и они в чпоке с ней.

В Диме тоже лишь Лена…

…а она с Максом.

Он завопил ей, но только в мыслях: «Эй! Что ты делаешь?! Я люблю тебя!!!»

Шмыгнул носом, слёзы заткали мир.

– Аллергия, – сник он.

– Love штука жуткая… По себе это знаю. – Хо снял очки на миг. Стало видно щекастую, нос крючком, плоскость с щёлками, что вновь скрылись под линзами. И Хо сел на крыльцо – из камня – с пошлыми шутками:

– Нам на камень нельзя. Простата. Рак. Смерть в конвульсиях.

– Камень, – Влас дымил куревом, – тридцать градусов. Мы в тени. А ещё час назад этот камень наш ловил солнце.

– Кто что словил – по фигу. Хрен с ним… Но! Выпить хочется, – похихикал Хо, сняв сандалию, чтоб мизинцем копнуть меж пальцев.

Дима скривился. Не потому что Хо сделал так, а затем, что за всю их поездку Хо зубоскалил, будто общение значит глум… Фиг! Шуточки значат, что мир не стóит. Этот не так, мнил Дима, ведь зубоскалы, тронь их, вмиг сердятся, подтверждая: есть в мире ценное, что за гранью глумлений. И это ценное есть их «ячество». Зубоскалы внушают: всё дерьмо. Тем, кто слушает, вникнуть бы, что насмешнику и они дерьмо – все, кто слушает. Вот и Хо намекнул сейчас, что, мол, Дима «словил» ныть в ревности, Влас «словил» «Беломор» свой. Хо ж «словил» гнуть бурьян двора граблями. И лишь Макс «словил» – в этом фишка – важное, что желали бы все: Хо, Влас, Дима и остальные.

Влас в коробе выбрал пиво. – Тёплое…

– Пиво, – Хо открыл банку тёмного «Клинского», – быть должно восемь Цельсия для питья, пишут. Здесь же все тридцать.

– Брось в речку, и охладится… – Влас, взяв «Очаково», пил взахлёб; кадык дёргался под щетинистой челюстью.

– Мне, – вёл Хо, – к речке?! Чтобы продраться, надо с собой сто пива, чтобы не сдохнуть. Зной ведь! После вы охлаждай пивцо – а Хо спать пошёл? Вот что думаю: Максик скосит. Тренинг здесь классный, а ему в «Челси»… Мы, блин, потерпим. Стылое круче, нет проблем. Но, однако, в конце концов, градус тот же.

– Да, – согласился Влас. – Пусть Макс скосит. А мы и тёплого…

Дима понял: коль скосить к речке, выйдет действительно, что они слуги Макса, кто, трахнувшись, двинет барином принять ванны, мол. Максу весело… «Чересчур!» – вник Дима, взял тоже пиво, вскрыл его и пил залпом, хоть без желания. «С ней не я…» – изводился он. Почему? Отчего с ней – Макс? Смазливость в лад с глупостью и сноровкой бить мяч – важнее? Да ещё деньги… Так всё и есть, блин! Макса все «хочут». Сельская дева тоже не прочь с ним. Дима же, Влас, Хо, дряхлое старичьё, – пьют пиво… Им ведь не хочется, кроме хренова пива, секса и радостей. Они старые.

– Что, растопим печь? – он вскричал, выпив банку и её кинув.

– Ты приостынь, – Влас буркнул. – Тяги не будет. А топить надо. Стены из камня, сырость. Будет не в масть спать.

– Чёрт с этой тягой! – Дима поднялся и убежал в избу, где у печки дрова. Он впихивал ветки в топку, жёг их свирепо.

Тяга, блин?!

Нет её.

Вообще!

То, что Лена с другим, доказывало: тяги нет точно так же, как нет физических и иных законов, в лад коим Лене нужно быть с ним, не с Максом. А это значит, тягу ту – на фиг! Он Лену любит, но, коль законы не оправдались в высшем, то есть в любовном, то – нет законов.

– Тягу им?! – злился он. – Фиг им, тягу-то!

Дым не шёл в проход. Он, спеша, ломал хворост, вталкивал в печь бумагу и раздувал ртом пламя. Дым стлался вспять в избу. Окна – мёртвые и без форточек, он единственно мог открыть дверь в сени. Взялся ток воздуха по-над полом, в коем он ник, согнувшись, и продолжал труд, глупый и тщетный. Слёзы текли – от дыма и от отчаянья… Лена там наслаждается, изводила мысль. Но была мысль и стыдная. Влас сказал, что нет тяги. Вышло: Влас прав, а он вновь неправ?! С давних пор, как он втюрился в Лену, – пятнадцатилетнюю, за которой ходил Влас, – тот, получается, был умней его и правей. Он слабак даже печь топить, а любить слаб тем паче. Love сложней топки. Чтó он для Лены? Он – неумеха, нытик и бездарь.

Выскочив и взяв пиво, он сел на крыльцо, близ Власа… Что он экстерном школу закончил – мелочь. Алгебру знавший, в русском смышлёный, в жизни он нуль, считай. Влас вот вида не подал, что хочет Лену, – он же слезу пустил, истерит почти, мается…

– Ты, Влас, прав. Тяги нетути. – Он пил пиво.

– Типа, избу, – шутил Хо, – ты задымил, да? Спим мы в хлеву?

– Всё выветрит… – буркнул Влас. – Съерундил, Димон, но два градуса дым твой даст; раньше станем топить. Вместо полночи – в десять.